Желтые шнуры. Мать сама отдала дочь на растерзание маньяку Отдали рабыню на растерзание

«Едва ли можно найти в руководстве правительства Беларуси человека, который бы совершил столь стремительный, головокружительный взлёт по карьерной лестнице, как Александр Генрихович Турчин, - пишет на своей странице в Фейсбук Ярослав Романчук . - Вот чего добился обычный директор магазина в колхозе «Авангард» Новогрудского района. Ещё три года назад его фамилия была известна разве что кадровикам правительства и Миноблисполкома. А сегодня Александр Турчин - это

1) первый вице-премьер правительства,

2) председатель президентского Совета по развитию предпринимательства

3) руководитель аппарата Совета Министров (свежий указ президента № 456 от 21.11.2018)

4) председатель Наблюдательного совета крупнейшего банка страны «АСБ Беларусбанк»

5) уполномоченный представитель президента в Гомельской области.

Совмещение А. Турчином должности руководителя аппарата Совмина и председателя Совета по развитию предпринимательства ещё можно было как-то логично и рационально объяснить. Было время на то, чтобы уделять хотя бы 10 – 15% времени для проблем предпринимательства. Потом пришло назначение на пост первого вице-премьера. Это радикально иной, гораздо больший объём работы. Делать качественную работу в руководстве Совмина и в Совете по развитию предпринимательства физически невозможно. Ведь в сутках 24 часа. Работать без выходных и проходных по 16 – 18 часов – это гробить себя.

А тут сверху на это всё А. Лукашенко 21 ноября добавил ему ещё старую должность руководителя аппарата Совета Министров. Тому может быть несколько объяснений.

Первое. глава страны находится в состоянии глубокого кризиса доверия к членам правительства и своего кадрового состава. По известным ему одному причинам А. Турчину от доверяет и поэтому возлагает на него дополнительные обязанности.

Второе. А. Лукашенко испытывает А. Турчина в рамках некого одному ему известного плана. Мол, посмотрим, как Александр Генрихович будет реагировать на новые вызовы, на сверхнормативную, сумасшедшую нагрузку.

Третье. все эти должности в Совете Министров только звучат важно и красиво. На самом деле они дублируют работу Администрации президента и других «серых кардиналов», которые готовят и согласовывают все ключевые решения, а Совмин лишь их формально подписывает. Понятное, дело, не без участия руководителей, но они являются формальными, а не фактическими дисижнмейкерами.

Четвёртое. Александр Турчин просто не умеет говорить «нет» на предложения с сверху. Поэтому он отказывается от даже минимально необходимого времени для своей семьи и переезжает в здание Совмина, где ближайшие годы будет проводить до 2/3 всего времени суток.

Пятое. Александра Турчина банально подставляют опытные номенклатурные волки в Вертикали власти. Они прекрасно понимают, что выполнить все обещания, планы и программы президента до 2020 года невозможно. Они видят нарастание кома проблем, который не рассосётся без очередного болезненного кризиса. Они нутром чуют изменение отношения В. Путина к А. Лукашенко.

Вот они толкают вперёд Александра Генриховича, которого специально позиционируют чуть ли не как молодого либерала, сторонника развития частного бизнеса и европейского вектора. Когда Беларусь в очередной раз накроет рецессия, когда будет провалена пресловутая $ 500-долларовая зарплата, а номенклатурные заводы – фавориты станут колом без спроса на свои товары, вот тогда старые аксакалы Вертикали отдадут А. Турчина на растерзание А. Лукашенко и обществу. Мол, вот, ведь дали все полномочия, а что он? Страну в тупик своими либеральными идеями и решениями довёл. И вывод непременно сделают: нет, не подходит нам рыночная экономика, частная собственность и хвалёная турчиными экономическая свобода. Нам бы лучше с Россией ещё больше породнится. Там ведь больше платят.

Трудно сказать, осознаёт ли Александр Генрихович всю пикантность своего положения. Мощные номенклатурные столпы при поддержке руководителей правоохранительных органов выступают в большинстве ситуаций невидимым фронтом против него. Шансов выиграть этот неравный бой у А. Турчина мало, но попробовать стоит. Главное – создать команду единомышленников, пассионарных, активных сторонников системных перемен. Даже реализация положений Декрета № 7, Директивы № 4 была бы во благо.

Чтобы получить хотя бы минимальные шансы на успех, А. Турчин должен радикально изменить стиль работы и поведения. Только открытость, инклюзивность бизнес и научного сообщества, вовлечение всех сторон в открытый процесс обсуждения проектов документов и решений может ослабить позиции оппонентов А. Турчина. В кулуарах, в режиме закрытости и неформальных обещаний VIP-чиновников Александр Генрихович обречён на поражение.

Своеобразный выбор сделал А. Лукашенко в качестве представителя в руководстве правительства группы прагматиков, технократов с либеральный флёром. Теперь Александру Турчину нужна своя игра. Нужно постараться стать из пешки хотя бы слоном или офицером. Вот тогда у него наверняка будет карьерное будущее после 2020 года.

Утром 22 ноября Интернет буквально взорвали кадры из «БДСМ-клуба, захваченного оперативниками в Ростове-на-Дону». Щекочущее нервы видео якобы «слил» в Сеть один из оперов. Чуть позже силовики Ростова-на-Дону опровергли свое участие в захвате садо-мазо борделя, заявив, что дело было, но в Хабаровске и в обычном стриптиз-клубе. Пока МВД отмалчивается, ролики и фото гуляют по Сети, вызывая жгучее любопытство наших граждан.

К вечеру четверга выяснилось, что некие оперативники СОБР и сотрудники Росгвардии, «накрывшие» садо-мазо притон, на самом деле искали наркотики и подпольное казино, но нашли лишь диковинные приспособления для кайфа через боль, вот и не удержались, все «запротоколировали» на камеру. Посетителей клуба в латексных трусах и всех сотрудников заведения, включая шеф-повара, положили на пол, чтобы не мельтешили и не мешались в кадре. Вечеринка БДСМ была испорчена, но кадры вышли на славу.

Справка МК:

БДСМ - это Бондаж-Доминирование-Садизм-Мазохизм. В конце нулевых сексологи били тревогу: по их статистике, все больше россиян с каждым днем переключалось с традиционного секса на садо-мазо, что, по мнению специалистов, угрожало их психике и демографической ситуации. Отдельные психологи даже пытались увязать это явление с генетической склонностью нашего народа как причинять унижение и боль, так и принимать их от «господ». По некоторым бытовавшим тогда версиям, помимо россиян этой тенденции подвержены потомки африканских рабов, а также угнетенные жители нищих стран Юго-Восточной Азии. Правда, экономический кризис заметно снизил интерес соотечественников к заведениям подобного рода, хотя они все равно существуют.

Что же такое БДСМ и кто этим увлекается, мы узнали у госпожи Мадлен (это псевдоним женщины, держащей БДСМ-салон в обычной арендованной столичной квартире).

Меня нельзя привлечь за проституцию, потому что с клиентами я не сплю, - сообщила нам Мадлен. - Это против правил БДСМ-игры. Настоящая «госпожа» никогда не опускается до секса, иначе она сразу потеряет уважение в глазах «слуги». Я психолог по образованию и мне все эти тонкости хорошо известны. Мои клиенты - солидные люди, много знаменитостей, высоких чиновников, включая силовиков. Принимаю исключительно по предварительному звонку. Приходят в основном мужчины, которым нравится испытывать боль, страдание и унижение. И таких намного больше, чем кажется на первый взгляд. У меня человек 40 постоянных клиентов - это те, кто стабильно раз в месяц приходит. И еще человек 50-60 тех, кто заглядывает эпизодически. У меня все стерильно, все по высшему разряду. Медикаменты не просроченные, скальпели и иголки одноразовые.

А это зачем?

Для игр. Медикаменты - обеззараживающие средства. Некоторые очень просят, чтобы их слегка «подрезали». Я делаю аккуратненькие маленькие надрезы и тут же их зашиваю. Некоторые просят со следами, любят потом разглядывать свои синяки и шрамы. Но многим, конечно, надо так, чтобы никто потом ничего не заподозрил: ни жена, ни друзья в бане. Так что правильно бить - это тоже целая наука. В работе с такими особыми клиентами нужны знания психологии, характер, настрой и психологическая игра. Я вижу, что некоторым важно спровоцировать меня: «Тряпка ты, а не госпожа!» На самом деле, это такое заигрывание, и я знаю, как себя вести.

А в обычной жизни такие люди, как ваши клиенты, не опасны?

Месяц после визита ко мне - нет. Если же их желания не удовлетворены, то в принципе могут быть жестоки и безжалостны к окружающим. Это сублимация (перенос) их собственной жажды боли. Так что я, можно сказать, спасаю общество от жестокости.

Откуда же у россиян такой интерес к «болезненному» наследству средневековых «философов наслаждения через боль» - писателя Захера-Мазоха и маркиза де Сада ?

Мое мнение: любопытство, которое вызвали появившиеся в Сети материалы, говорит не о повышенном интересе наших граждан к этим специфическим удовольствиям, - считает психолог Алина Колесова, - а о ставшей уже традиционной жажде зрелищ в Интернете. Людей, ищущих в интиме вместо нежности и наслаждения боли и унижения - меньшинство. Наблюдался некоторый всплеск интереса к этой теме после выхода нашумевшего фильма «50 оттенков серого», но он был временным. На практике в нашей стране большинство остается в смысле интима традиционным, зато в плане созерцания и бурного обсуждения всего подряд в Интернете становится все более неразборчивым и всеядным. Чтобы туда не «выбросили», люди начинают это обсуждать и делиться друг с другом, не особо задумываясь о происхождении роликов. Может быть, это и вовсе чья-то шутка или инсценировка.

Текущая страница: 28 (всего у книги 37 страниц)

– Но есть и другая причина, – князь провел пальцами по губам и подбородку, как если бы приглаживал бороду, которой у него не было, отчего отчаянно напомнил Бану Шухрана.

– Из храма? – деловито осведомился князь.

– Если бы.

– Тогда кто?

– Мой друг, – нашлась Бану, не задумываясь. Князь вздернул брови с каким-то скучающим видом: только и всего? Серьезно? – спрашивал его взгляд.

– Если у него нет метки Багрового храма, вероятнее всего, он труп. А даже если выжил – искать раба в Ласбарне сложнее, чем жемчужину в куче верблюжьего навоза.

– Но, если я обменяю его одного на сто других, думаю, у меня есть шансы? – со знанием дела спросила Бану. – При условии, что я соглашусь на обмен на территории нашедшего.

Князь прищурился:

– А у тебя есть деловое чутье, – с легкой иронией заметил он. – Пожалуй, я бы тоже тогда поучаствовал в поимке мальца. Только вот пока голова забита шпионами из Орса, будь они прокляты. Но ты на всякий случай опиши своего друга.

Бансабира, смеясь в душе, описала Юдейра, как могла.

– Красавец, говоришь? А точно друг? – подшутил ласбарнец, и Бану посмеялась в ответ. – Ладно, если смазливый, найти проще. Я скажу своим ребятам, если встретят похожего, вести ко мне, там разберемся. Не думаю, конечно, что у тебя что-то выйдет из этой затеи, но я бы на твоем месте поговорил еще с Фарнэ.

Бану, щурясь, задумалась:

– Фарнэ… Фарнэ, – перебирала она знакомое имя в памяти, но ничего не вспоминалось.

– Князь Зобора. Крупнейший хозяин арен в центральном Ласбарне. Если тот твой парень не только смазливый, но еще и боец, как ты говоришь, дороже, чем Фарнэ за него никто не заплатит. Так что, имеет смысл поискать там.

Хозяин арен, точно, сообразила Бансабира. Она виделась с ним дважды – в двенадцать и в четырнадцать лет, оба раза в компании Гора.

– И впрямь. Если напрямик отсюда – сколько? Дней десять?

– Около того, – подтвердил мужчина.

– А если в обход, если я заеду в близлежащие оазисы?

– Месяц, – подсказал князь, понимая, что Бансабира просто не может помнить все маршруты в Ласбарне и представлять время на их прохождение.

Уяснив, Бану поблагодарила ласбарнца. Тот кивнул и гаркнул кому-то из охраны, повелев поставить для гостьи шатер и принести воды освежиться.

– Как только напишу в Храм, отправлю стражника к тебе, князь.

– Хорошо.

Бану улыбнулась и поблагодарила за приют.

– Брось, степняки и пустынники никогда не закрывают ворот для гостей. Кому как не нам знать, насколько ценно стойбище.

* * *

Бансабира, наученная Храмом Даг и горьким опытом осады, восстанавливалась быстро и теперь, снова приноровившись к условиям, была рачительна и бережлива и в воде, и в пище.

У Шанта путалась шерсть, его одолевали жуки и притороченная поклажа, но он шел непреклонно, сквозь зной и холод, пески и солончаки, пережидая вместе с Бану под плащами песчаные бури и настигая рассеивающиеся миражи.

* * *

Достойный Сын Праматери, рожденный Ею в ночь зимнего солнцестояния, к весеннему равноденствию набирался сил, и, приветствуя Солнце и возрождение Тинар, Ангорат заходился в экстатической пляске огней. Сделать ночь светлой как день – казалось, смысл был в этом: так много горело факелов и костров. Только приверженцы храма Нанданы воздерживались от полноценных гуляний в этот день, но и они, празднуя, ели, пели и пили, торжествуя начало Круга.

Шиада почувствовала, как сердце пропустило удар, когда в огнях ночи, из круга танцующих вокруг пламени ее выхватила твердая мужская рука. Она знала, что именно потребуется от нее в эту яркую ночь. Она обернулась к мужчине, взглянула, вздрогнув: на полторы головы выше и почти незнаком. Она видела его в обрядах каждый день, но не знала даже имени. Незнакомец отпустил жрицу и развернул руку ладонью вверх, делая предложение. Ощущая, как поджался в теле каждый нерв, Шиада сглотнула: у нее нет причин отказывать, хочет она или нет. С трудом вдохнула, выдохнула – и согласилась.

Незнакомый друид повел ее к чаще Илланы, устланной сегодня множеством оленьих шкур и тканей для всех таких пар. Через несколько шагов он остановился – перед ним выросла фигура, которую теперь Шиада узнавала с легкостью.

– Сегодня я претендую на Вторую среди жриц, – тихо сообщил Артмаэль.

– Уйди, глава храма, – отозвался незнакомец. – Даже ты не можешь нарушать наши традиции.

В этом была правда, скрепя сердце признала Шиада. И, кажется, Артмаэль, тоже понял свою неправоту, потому что отступил в сторону и дал паре пройти в лес. Но всего спустя пару минут Шиада почувствовала знакомый до боли хруст Завесы, и поняла, что задумал друид. Что ж, как бы они ни решили это, она вмешиваться не станет. Артмаэль приблизился к ним со спины в несколько длинных шагов, положил друиду ладонь на спину в области сердца, и, как тогда в пещере, шепнул в затылок незнакомца какое-то слово. Тот обернулся, рассеянно глядя перед собой, зашатался и с грохотом свалился на землю, увлекая за собой и Шиаду. Жрица рухнула с писком, кое-как высвободила ладонь из твердой лапищи, поднялась и встретила взглядом протянутую ладонь Артмаэля.

Знакомый жест с известным смыслом.

– Пойдем, – позвал друид.

Шиада почувствовала дрожь во всем теле – от волнения и страха. Она смотрела на ладонь, и сомнения залегли на ее прекрасном лице.

– Ты ведь знаешь, – в стремлении поддержать шепнул друид, – сегодня долг в этом.

Да, конечно, она знает. Шиада вложила ладонь в предложенную руку и, ни в чем не уверенная, шагнула на Тропы Духов, едва Артмаэль повел рукой.

Оказавшись в святая святых, Шиада затревожилась:

– У нас не будет проблем?

Артмаэль уверил, что нет. Похожие случаи нередки.

– Но мы в храме Нанданы, в то время как…

– Ее служительницы не вступают этой ночью в связь? Мы всего лишь воспользуемся Законом обращения и по обратную сторону смерти свершим то, что больше всего означает жизнь.

Шиада кивнула, отвернулась, оглядевшись. Мало, что в этой пещере изменилось с дня, когда она покинула ее.

– Нилиана, – шепнула жрица.

– Она давно мертва, ей до этого дела нет. Только когда нарушается покой этого места или страдают Сирин, она пробуждается как охранительница.

Артмаэль приблизился к жрице со спины, но обнимать не торопился. Взгляд жрицы упал на знакомые оленьи шкуры. Что ж, дороги Праматери всегда прямы, даже если люди, идущие по ним, петляют где попало.

"Точно" – подумал Артмаэль.

Шиада обернулась и подняла на друида глубокие, как Колодец Прошлого, глаза. В свете нескольких факелов ее рыжие волосы искрились, как ночное огненное солнце, которое чествовали сегодня. Артмаэль приподнял лицо жрицы за подбородок, склонился. Замер, ощущая на коже мягкое теплое дыхание. Коснулся ее уст пальцами, потом наклонился еще ниже и потерся губами.

Шиада улыбнулась: назначенное можно отсрочить, но нельзя отменить, – и закрыла глаза.

* * *

Рабство оказалось совершенно кошмарной вещью.

Никогда прежде Дайхатт не был в столь жалком состоянии.

В считанные дни он сбил ноги до кровавых мозолей. Одетый в латаное рванье, предназначавшееся всем рабам, по щиколотки утопал в жгучие пески. Обветренная горячим воздухом кожа сохла и трескалась. Щетина и волосы отрастали, засаливались, чесались, в них заводились вши. От духоты и зноя силы стремительно таяли, не давая нормально переставлять ноги. Аймар валился, поддерживаемый соратниками и подбиваемый кнутами вставал и плелся дальше.

Кожа на запястьях от канатов, соединявших рабов в связку, ободралась до мяса; раны кровоточили, распухли и болели. Ноги заплетались, временами от духоты плыло и темнело в глазах. Однажды они остановились в каком-то карьере, и Дайхатт понадеялся, что эта пытка закончилась. Но там Молдр оставил около двадцати рабов и приказал идти дальше, углубляясь на юго-восток.

Их дороге не было конца, отчаянно думал тан, перебирая ногами, которые уже даже не старался разгибать в коленях. Матерь Всеединая, ему всего-то и надо-то – пару дней посидеть на заднице и дать отдохнуть ногам…

За две недели перехода ничего не осталось в Аймаре от прежде гордого предприимчивого тана-кандидата в мужья государевой дочке и самого достойного претендента на руку Матери лагерей. Как вышло, что он оказался здесь, в таком плачевном состоянии?

* * *

Изнурительный от жары, отвратной каши-размазни и плетей путь сливался в воображении Дайхатта в единое песчано-гадкое пятно. В первые дни пути он с охраной пытался бежать, но телохранители Молдра детально объяснили Аймару, где бывает больно за непослушание. Попытки договориться с работорговцами тоже ни к чему не приводили, пусть бы он и обещал несметный выкуп за собственную жизнь.

Когда тан гнушался серо-бурого варева, раздаваемого дважды на дню, амбалы купца, поднимая его на смех, издевались, будто играючи запихивая еду в рот. К тем, кто звучит слишком громко, малодушные люди всегда относятся по-свински.

– Ну чего же ты? – молодцы Молдра регулярно не отказывали себе в удовольствии посмеяться над Аймаром. – А? – говорили они, впихивая ему ложку за ложкой, пока парочка других держала ясовца со скрученными руками и фиксированной головой здоровыми мозолистыми лапищами. – Ты кажется кричал, будто тан, да? Денег обещал. Ну, давай. Ты нам деньги – мы тебе еду.

Молдр запрещал серьезно калечить рабов – черта с два их продашь потом. Оплеухи, не больше, велел купец. Но что такое оплеуха, давно рассудили молодцы Молдра, и с удовольствием давали Аймару и остальным под зад.

Однажды утром рабов по привычке разбудили пинками.

– Вставайте, шлюхино отродье, – кричали телохранители Молдра со всех сторон, распинывая, кто попадался под ноги. – Отдирайте свои немытые задницы и шевелитесь.

Шевелиться пришлось действительно быстро. Без привалов Молдр прогнал в тот день рабов с зябкого рассвета до четырех часов по полудни, и лишь тогда, неподалеку от огромного оазиса дал указ остановиться.

– Стоянка.

Дайхатт с отчаянием повалился, где стоял. Мышцы, переведенные в другое положение, непроизвольно сокращались, мелко подрагивая, и нещадно ныли.

Разбили лагерь.

– Сейчас раздадут еду, – командовал один из телохранителей Молдра. – Всем есть и сидеть тихо. Увижу, кто болтает, выколочу.

Крикливого никто не слушал: хватало того, что рабы сидели. Вскоре зашкрябали деревянные ложки о плошки, а еще чуть позже на фоне оазиса показалась группа приближающихся верблюжьих всадников.

– Эй, – гаркнул, видимо, лидер отряда, натянул поводья, остановив верблюда неподалеку, а потом быстро-быстро заговорил по-ласбарнски. – Высокого солнца, Молдр. Кто тут для Фарнэ?

– Человек двадцать наберется, – вкрадчиво ответил Молдр, обмахиваясь тростниковым веером. – Высокого, Мехи.

– Прям-таки двадцать? – спешиваясь, оскалился Мехи, отчего у него получилась совершенно страшная квадратная физиономия, перекошенная в районе губ.

– Ну, – Молдр, отведя взгляд чуть в сторону и почесав блестящую от пота и сала щеку, – князь Зобора умный человек, сам разберет, кто из них хорош для арены, а кто в прислугу сгодится.

– Прислугу не втюхивай. Надо будет, князь Фарнэ отдельно купит. Ну, показывай, что тут.

Сопровождавшие Мехи ласбарнцы спешились с верблюдов тоже. Молдр щелкнул пальцами и дернул головой, указывая своей охране выстроить рабов в ряд. Один из бойцов выдернул из рук Дайхатта миску, отчего оставшиеся там полторы ложки бурды, от одного вида которой еще месяц назад Аймар исторг бы все, что съел накануне, трагично свалились под ноги.

– Живее, скоты, – заворчал Молдр, потея еще сильнее. – Стройтесь живее.

Мехи пошел вдоль рядов, и Молдр своей рукой выталкивал вперед тех, кто, на его взгляд, был достоин биться на аренах Фарнэ. Вытолкал и Дайхатта с пятеркой измочаленных сподвижников. Спустя четверть часа, когда была осмотрена треть рабов, один из караульных лагеря крикнул:

– Эй, всадник, – и ткнул рукой куда-то в северо-восточном направлении.

Из рабов почти никто не обернул голову в указанном направлении, но Дайхатт все же кинул быстрый взгляд: привычка смотреть исключительно под ноги еще не поглотила его до конца. Действительно, приближался еще один верблюжий всадник. Когда он приблизился и, уложив верблюда, спешился, стало ясно, что это женщина.

Почему на нее не кидаются с мечами? – с тупым возмущением подумал Дайхатт.

– Это ведь владения князя Фарнэ? – спросила незнакомка, укутанное в черное.

– Из Храма Даг? – коротко и гортанно спросил кто-то из охраны Молдра.

И как они определяют? – с еще более тупым укором подумал Аймар. У нее же на лбу не написано.

– О, Мехи. Ты же Мехи, – вдруг воскликнула женщина. Упомянутый ласбарнец, с тяжелыми бровями, квадратной челюдстью и грудью, могучей, как у быка, с интересом вздернул брови, присмотрелся, скользя по незнакомке взглядом. Та усмехнулась, потерла нос и потянула платок с лица вниз, давая себя узнать. Мехи и еще парочка его сопровождающих нахмурились – кто изумленно, кто с сомнением, кто с трудом вспоминая.

Дайхатт вытаращился в ужасе.

– Ты же Бану Изящная, – наконец, выпалил один, и Мехи стукнул себя лопатообразной ладошкой по лбу:

– Точно. Помню, что ты была с Тиглатом, а имя вылетело. Бансабира, – с гордостью подытожил Мехи по слогам. Дайхатт все еще смотрел на таншу во все глаза, однако Бансабира сконцентрировалась на том, чтобы произвести нужное впечатление и попросту не вляпаться в передрягу, так что соотечественника не видела в упор.

– Странствуешь? – незатейливо поинтересовался Мехи.

– Вроде того. Фарнэ, полагаю, у себя? Я к нему, – озорно добавила женщина, не дрогнув, когда в ряду рабов все-таки увидела, наконец, Дайхатта, и тот с жадностью попытался передать лицом всю плачевность своего положения.

– Да, он у себя, – заговорил Мехи на всеобщем наречии, – Поезжай, тебя пропустят и без сопровождающих. А нам тут надо закончить.

Неужели, у него появился шанс, с дрожащими ресницами думал Аймар, не сводя глаз. Всемилостивая. Это же Бану. Бансабира. Надо поговорить с ней. Надо как-нибудь проглотить ком восторга и ужаса в горле и сказать хоть что-нибудь.

– О, – внезапно заинтересовалась женщина тоже на всеобщем, оглядывая рабов, – пополняете бойцовские арены? – поскольку вопрос был риторическим, Бану тут же продолжила. – Рада видеть. Я немного измоталась в песках, так что планировала передохнуть у Фарнэ, расслабиться да поглядеть пару зрелищ, – светским тоном заговорила Бану. – Надеюсь, дадите мне повод спустить десяток монет на место в княжеской ложе?

Ласбарнцы и Бану разулыбались друг другу. Гости из Храма Даг не приезжают в Ласбарн совсем уж просто так – это знали все купчие и все князья в пустыне. Гостей из Храма Даг не убивают просто так, но чуют за версту – это знали даже рабы.

– Тогда с вашего позволения, ребят. Надеюсь, вечером выпьем вместе, – ответила Бансабира, возвращаясь к верблюду.

– Бансабира, – наконец, справился с чувствами Дайхатт и заорал. Бансабира надменно поглядела, остановившись на полпути в седло.

– Знакомец? – сразу же смекнул Мехи, пристально наблюдая за двумя танами. Бансабира только состроила туповатую физиономию и пожала плечами:

– Ну, может, он меня и знает.

– А ты его что ли нет? – все еще с интересом спрашивал Мехи. Не без умысла.

– Бансабира Яввуз, это же я, Дайхатт. Тан Дайхатт.

– Похоже, вы все же знакомы, – заключил Мехи по итогу. – Так он тан?

– Возможно, и тан, – так же безынтересно отозвалась Бану. – Рожа у него знакомая, припоминаю. Может, он был рабом в Храме Даг, но, право, Мехи, не могу же я упомнить всех рабов.

– Да нет, – ласбарнец качнул головой, пока Бансабира продолжила забираться на верблюда. – На раба он явно непохож.

– Ну, значит, встречались где-то в заданиях. А может, и шашни какие крутила. Ох, Мехи, давай ты потом позадаешь такие вопросы, ладно? Пока я была под началом Тиглата, мне чего только не доводилось делать и с кем только не приходилось обжиматься по углам. Если он не Клинок Матери Сумерек, хоть кастрируй, мне все равно. Я поеду, ладно? – с явной усталостью в голосе от глупого диалога проговорила танша, и Мехи удерживать не стал.

Аймар еще недолго кричал ей вслед, пока не схватил кулак Мехи в щеку, чтобы заткнуться, и пока не повалился в отчаянии на колени. Все кончено.

* * *

Убежище князя оазиса Зобора Фарнэ представляло собой небольшой двухуровневый дворец из высветленного гранита с полукруглыми крышами, крытыми галереями и большим садом с прудом, разбитом в центре внутреннего двора. Именно здесь князь был сейчас и, по сообщению стражи, играл в нарды. Его главное достояние – бойцовские арены, а также комплекс сопутствующих обслуживающих помещений (клеток для диких зверей, казарм, кухонь и купален) был возведен всего в миле от дворца и окружен плотным кольцом охраны. А вот кузница, оружейная, дом охраны, и женский дом с прислугой и девками находились на территории дворца, на заднем его дворе.

Когда Фарнэ, расположившегося в саду за игрой с одним из командиров охраны, в компании выпивки, закуски, телохранителей и парочки хорошеньких служанок, сообщили о прибытии гостьи, тот сначала недоумевал, потом хмурился, а потом, вспомнив, впал в неуместное радушие и велел пустить.

– Бансабира Изящная.

Фарнэ, подтянутый, невысокий сорокадвухлетний ласбарнец с залысинами у висков, облаченный традиционное пестрое ласбарнское платье, встал с подушек и, раскинув руки, вышел из тени тента поприветствовать женщину.

– Или, лучше звать "Черная госпожа"?

Бансабира, веселясь, махнула рукой. Вошла в объятия. Не касаясь друг друга, Фарнэ и Бану изобразили поцелуй в щеки. Разумеется, ее ничего не связывало с этим работорговцем, кроме того, что именно он дважды заказывал услуги Тиглата и был в некотором роде учителем Бану.

– Как угодно, Фарнэ.

– Неожиданно встретить тебя здесь. Каким ветром?

Разговор не из коротких, предупредила Бану. И вообще, надеялась бы сначала передохнуть. Само собой, не за так просто.

* * *

Когда хозяина арен отвлекли в следующий раз, он сидел под тем же тентом в компании Бансабиры Изящной – освежившейся, в легком платье, одолженном одной из свободных женщин во дворце Фарнэ, вроде того, в каком была на юбилее рамана. Ее волосы все еще были еще мокрыми после мытья. Бану и Фарнэ играли в шахматы, о чем-то переговариваясь и постоянно переходя с ласбарнского на всеобщий.

– Зачем оно тебе? Я же вполне сносно говорю по-ласбарнски, – говорила Бану. – Или мой акцент все-таки жутко тебя бесит?

– Нет у тебя акцента, – пока Бансабира размышляла над следующим ходом, Фарнэ потягивал шубат. – В песках стали все чаще появляться аданийцы и орсовцы, а они по-нашему почти не говорят. Даже аданийцы, – едва слышно Фарнэ прицокнул. Бансабира передвинула ладью. – Так что, во имя выгоды приходиться болтать на всеобщем, а среди своих, как ты понимаешь, практики маловато.

– Еще бы, – ответила Бану, и оба поняли, почему она замолчала дальше.

Ласбарн долгое время был колонией Орса, где насильно насаживалась орсовская культура с их всеобщим наречием и нелепой верой в распятого и воскресшего бога. С такими трудами сброшенное иго привело к тому, что теперь всякого, кто не по делу начинал говорить на чужом языке убивали свои же. Лидеров восстания перерезали обманом и сразу же – удельные князья с окружавшей их местной знатью, не пожелавшие сменить одного деспота на другого. Так что теперь каждый был сам по себе и регулярно пытался отбить у соседа рудник, шахты, арену. Иногда это удавалось, но иногда оазисы находились друг от друга так далеко, что и на своем месте князьям сиделось вполне комфортно. В конце концов, разве нет счастья в довольстве тем, что имеешь?

– Так ты еще ухитряешься вести дела с аданийцами, которые вас предали, и орсовцами, которые поработили? – спросила женщина в лоб. Глаза Фарнэ сверкнули недобро, но ответил он с пониманием происходящего:

– Тебе ли, девчонке из Храма Даг, не знать, что золото не нажить эмоциями. Неважно, как сильно я их ненавижу: пока эти сволочи орсовцы вынюхивают информацию о нас, мы можем вынюхивать через купцов и о них, и пока аданийцы готовы платить, чтобы мы сдавали орсовцев, я буду торговать с ними. Эти сучьи потроха еще дешево откупаются от меня – деньгами, за то, что ходят живыми по моим пескам, – без всякой агрессии в лице сообщил Фарнэ и сделал-таки свой ход.

Бану краем глаза следила за собеседником и восхищалась – ей далеко до такой невозмутимости. Хотя, если подумать, Ранди Шаута она отпускала из подобных соображений, так что, может, она уже ближе к мастерству, чем кажется.

– О, – вдруг отвлекся Фарнэ и поднял голову. Сидевшая спиной ко входу под тент Бану, обернулась. – Вот и рабы, которых ты встретила. Ну что? – крикнул Фарнэ Мехи. – Есть что годное?

– Восемь я взял на арену и шесть в прислугу, – отчитался Мехи.

– Вот как. Кинь им по деревянному мечу, пусть порубятся двое на двое, посмотрим, что они могут, – распорядился хозяин и вернулся к Бану и шахматам. Предложил ей "сделать рокировку": сесть справа и слева от стола, чтобы боковым зрением видеть рабов.

Пока Мехи выполнял приказ, Дайхатт молча пялился на Бану, надеясь, что, просверлив взглядом дырку в ее виске, заставит посмотреть на себя. Он бы уже бросил затею достучаться до танши, но не сдаваться требовали четверо соратников: одного Мехи покупать отказался, и давний товарищ и подданный Аймара отправился дальше в безвестность пустыни, чтобы затеряться в ней навсегда.

Раздались первые глухи удары дерева, Дайхатт смотрел на Бану, а та, играя с Фарнэ в шахматы, беззаботно болтала с ним на пустячные темы, снова переходя с ласбарнского на всеобщий и обратно. Оба прекрасно понимали, что Бансабира явилась в Ласбарн не просто так, сколь бы ни убеждала, что в отличие от большинства высших номеров Храма Даг, тратит время не на воспитание учеников, а на путешествия. Но говорить о делах, вот так сразу, в первый же день у ласбарнцев было не принято. Именно поэтому танша задерживалась повсюду, кроме Мусфора, князь которого попросту был взвинчен. А с остальными торопиться не следовало: хорошие дела наспех не делают.

Фарнэ стал спрашивать за храм и за Тиглата. Бансабира непринужденно сочиняла легенды, даже не думая, что лжет. Фарнэ лез не в свое дело, замечая, что Тяжелый Меч в свое время смотрел на нее алчущими глазами, но Бану только, посмеиваясь, соглашалась – да, Гор такой настойчивый.

– Все еще зовешь его Гором?

Всегда, говорила Бану. Да, он, по существу, не оставил ей выбора, кроме как быть с ним.

– Может, оно и к лучшему, а? – Фарнэ вздернул брови. – Тиглат Тяжелый меч, – опять перешел на всеобщий, – самый удивительный боец из всех, кого я знал. Девчонке, вроде тебя, другой и не подойдет.

Бану покраснела: от смущения, решил Фарнэ, краем глаза наблюдая за очередным поединком рядом. От возмущения, подумала танша. Дайхатт, уже закончив со своим показательным поединком, сидел на земле и как мог вслушивался, но понимал обрывочно. Например, когда Фарнэ сказал, пройдясь по лицу Матери Лагерей изучающим взором:

– Впрочем, ты как-то уже не очень-то и девчонка.

Бану хмыкнула:

– Ну да, у меня уже есть сын.

– От Тиглата? – да что ему сдался Гор, в сердцах возмутилась танша, расплываясь в улыбке.

– От кого еще? Этот идиот назвал его Гайером.

– Гайером? – подивился Фарнэ. – Похоже на имя какого-то тухлого ясовца.

– Так и есть, – раздраженно цокнула Бансабира. – Заявил что-то про то, что встретил меня в Ясе, и я сама оттуда и что это было бы символично, и жрец воспел его как Гайера. Тьфу.

Дайхатт чуть не подавился воздухом. Ее сын от Нера Каамала же. От Нера же. Даже подумать невозможно, что от кого-то еще, просто потому, что при ней постоянно находилась толпа соглядатаев Свирепого Волка. Есть ли предел ее вранью?

– Ну, шах и мат, – финальным ходом Бансабира переставила слона, разулыбалась самодовольно, потянулась.

– Как всегда, – улыбнулся Фарнэ. – С первой нашей встречи отлично играешь.

– Ну, можем сыграть в нарды, если хочешь, – пошла на уступку Бану. – Ты же сам меня научил, когда мы гостили здесь.

– Ты что, так и не выиграла ни разу с тех пор?

– Ни у кого, – наигранно сокрушаясь, призналась Бансабира.

– Прискорбно, – в том же тоне посочувствовал работорговец. Потом гаркнул Мехи. – Ладно, достаточно. Этих четырех, – ткнул в Дайхатта, одного его товарища и еще двух неизвестных, – отмыть и в казармы. Кузнецы среди вас есть?

Рабы, дрожа, мотнули головами.

– Тогда остальных в расход на разогрев толпы. Отправь с прислугой, самого криворукого отдадим на растерзание в первом же бою. Что с объявлением, кстати?

Мехи утвердительно кивнул:

– Наши герольды снуют по всему Ласбарну с вестями о грандиозных боях на апрельской ярмарке.

– Вот и хорошо, – одобрил работорговец.

– Гляжу, время решать деловые вопросы. Я пройдусь, Фарнэ, – заявила Бансабира, поднимаясь. – Как освободишься и захочешь выиграть у меня в нарды, дай знать.

Фарнэ пожал плечами:

– А я думал показать тебе ярмарку в апреле.

– Я вряд ли задержусь до того времени, да и, если что, Мехи расскажет мне вечером. Сегодня будут бои?

– Как всегда, – сообщил Мехи.

– Тогда готовьте выпивку. Я плачу, – улыбнулась женщина и пошла в сторону дворца, где ей уже подготовили скромную, но хорошо проветриваемую комнату в теневом крыле. Лучшего не придумаешь.

* * *

Оказавшись в отведенном покое на первом этаже здания, Бансабира огляделась. Было светло: каменная кладка стен была сделана из гранита, облицованного известняком; в двух, соединенных арочным проходом комнатах строители древности пробили на старый манер два продолговатых окна, а поскольку покой был угловым в правом крыле, в каждой из комнат присутствовала дверь во внутренний двор, так что в помещение проникало действительно много света. Оба выхода было завешано тонкими летящими при малейшем дуновении ветерка занавесками из мирассийского льна цвета топленого молока. В зимние месяцы на прикрепленные петли вешали деревянные двери, дабы спастись от пронизывающих ветров пустыни, однако к концу февраля их снимали, привешивая перекладину с занавеской, чтобы в согревающихся стенах не было слишком душно.

Поскольку дворец князя охранялся круглосуточно, никаких опасностей бояться не следовало, ведь в случае чьей-то погибели или пропажи, первыми летели головы державших ночной патруль стражей и той боевой десятки, в которую они входили. В том, что рука на сей счет у Фарнэ твердая, Бансабира никогда не имела повода сомневаться: человек, сколотивший состояние на бойцовских ямах, соляных и медных шахтах, верблюжьих бегах, работорговле и борделях; человек, поддержавший золотом сброс орсовского иго, подгадавший момент для атаки с помощью неустанной разведки в тылы врага через купчих; наконец, человек, умевший с должным почтением и потому успехом пользоваться лучшими выходцами Храма Даг, способный благодаря этому добыть многие секреты хорошего вооружения, просто не мог быть слабаком. Да и плаху в его дворце, как Бансабира помнила по первому пребыванию в Зоборе, мыли куда чаще, чем в ее собственном чертоге.

Первая из двух комнат покоя соединяла гостиную и кабинет с его необходимой писчей мебелью, в то время как вторая, дальняя, была местом для отдыха. Здесь стояла кровать, на которой с легкостью поместился бы Раду, комод с вещами, кувшин с водой и блюдо для умывания, ночной горшок и скромная лохань для купания, куда рабыни приносили воду из озера – одного из пяти водоемов, некогда позволивших в этом оазисе обосноваться людям.

Бансабира скинула сапожки – короткие, лишь до щиколоток, из многократно проколотой кожи, чтобы воздух не давал ноге потеть – и разлеглась на кровати. Более странного расклада и предположить нельзя, подумала танша – каким образом в числах рабов Фарнэ нарисовался Аймар Дайхатт? Неужели, на Перламутровом и впрямь был бунт, и заносчивый тан так просчитался с собственными силами, что попал в плен и был продан обычным рабом? Вряд ли: плени его наместник Перламутрового острова, выменял бы на громадный выкуп у родни, нежели на жалкие гроши, предназначенные за жизнь раба. Тогда что? Неудача в море? Шторм? Или предательство кого-то из своих? В конце концов, на часть особо хитроумного плана это не слишком похоже…

Знать бы, что привело его сюда. И знать бы, что с этим теперь делать, думала Бансабира. Оставить здесь, устранив претендента на свою руку, который, если она откажет, перейдет на сторону врага с армией в тридцать тысяч? Или задержаться в Зоборе подольше и под благовидным предлогом забрать с собой? Денег у нее не так уж много, так что, если задерживаться, надо не прогадать и оставить на обратный путь с запасом. Конечно, здесь, в компании Фарнэ, принимая гостей, общаясь с местной "знатью", у нее все шансы выведать что-нибудь ценное о происходящем в Ласбарне, но стоит ли это битвы за жизнь Аймара Дайхатта?

Помучавшись размышлениями некоторое время, Бану решила, что стоит. Шанс, что спасенный и обязанный ей жизнью Аймар Дайхатт хоть сколько-нибудь отзовется благодарностью и в качестве "спасибо" откажется от брака с рами Яасдур, ценен. Но если он сгинет, и его место займет племянник, водный или двоюродный брат – никакой возможности воздействовать на ситуацию у Бансабиры не останется. Тахивран нужен не Аймар, ей нужен Черный дом, и кто бы его ни возглавлял, раману не отступится от своего предложения.

* * *

Вечером на арене, окруженной несколькими ярусами сидячих мест для свободных жителей оазиса, и правда были бои. Новичков пока не выставляли, и шансов увидеть Дайхатта не было. Впрочем, это даже к лучшему, думала Бану, удаляясь со скамеек. Не то опять выкинул бы какой-нибудь фортель с просьбой о помощи. Будет много болтать, она не только не смоет помочь ему, но и сама окажется в кандалах. В конце концов, уважение ли удерживает Фарнэ от подлости? Или Мехи, чей отец сам был выходцем из Храма Даг? Или память о Тиглате по прозвищу Тяжелый Меч, который висит неотступной расправой над головами тех, кто посягнет на мать его вымышленного сына?

Бои еще не кончились, но Бансабира покинула главную ложу, в которой сидела, как личной гость Фарнэ вместе с последним и его нынешней фавориткой – роскошной маленькой женщиной с длинными густыми смоляными кудрями и заманчивыми пышными формами в белоснежном платье с золотыми нитями.

– Освежусь немного, – ответила она на вопросительный взгляд женщины. Надо бы осмотреться, решила танша.

* * *

Спустя неделю – Бансабира не выиграла в нарды ни разу – гостья попросила Фарнэ показать ей устройство казарм, заявив, что, в общем-то, довольно странно: рабов при Багровом Храме во все времена было множество, а бойцовских ям там нет.

– Если можно, я бы глянула, как там все устроено, намотала бы на ус. Багровый Храм – закрытая территория, так что конкуренции мы тебе явно не составим. А так – не все же нам проливать на аренах кровь, – посмеялась она.

Когда девушку расковали, и я поднял ее на руки и отнес в указанную мне палатку.

Здесь мы должны ждать, пока будет готов ошейник.

Пол палатки был покрыт толстым пушистым ковром, стены украшены цветным шелком. Палатку освещали три медные лампы, подвешенные на цепях. По ковру были разбросаны подушки, у стены стояла тахта.

Я аккуратно опустил девушку.

Ты сперва надругаешься надо мной?

Тогда опустилась на колени, положила голову на ковер и откинула волосы, обнажив шею.

Я поднял ее.

Разве ты купил меня не для того, чтобы уничтожить? - в замешательстве спросила она.

Нет, - ответил я, - а почему ты попросила, чтобы я купил тебя?

Я думала, что ты хочешь меня прикончить, разве не так?

Почему ты хочешь умереть? - спросил я.

Я была татрикс Тарны, - сказала она, опустив глаза, - и не хочу умереть в рабстве.

Я не убью тебя.

Дай мне свой меч, воин, я сама брошусь на него.

Благородный воин не хочет пачкать свой меч кровью женщины?

Ты молода, прекрасна и должна жить. Выбрось Города Праха из своей головы.

Она с горечью рассмеялась.

Зачем ты купил меня? Разве ты не хочешь утолить жажду мести? Разве ты забыл, что я надела на тебя ярмо, била кнутом, отправила в Дом Развлечений, где отдала на растерзание тарну? Разве ты забыл, как я предала тебя и отправила в шахты?

Нет, - сказал я, - я не забыл.

И я тоже, - гордо сказала она, давая понять, что не просит пощады и снисхождения.

И она отважно стояла передо мной, такая беспомощная, полностью в моей власти, как если бы она стояла перед диким тарном в горах Вольтан. Для нее было важно умереть с достоинством. Я восхищался ею и думал, что она прекрасна в своей беспомощности. Однако губы ее слегка дрожали, хотя она и прикусила их, чтобы я не видел. Капли крови выступили на нижней губе. Я тряхнул головой, отгоняя вспыхнувшее желание снять их с ее губ поцелуем.

Вместо этого я просто сказал:

Я не желаю тебе зла.

Она посмотрела на меня недоумевающе.

Зачем ты купил меня?

Чтобы освободить.

Но ты же не знал, что я бывшая татрикс?

Но теперь ты знаешь. Что ты со мной сделаешь? Сваришь меня живьем? Бросишь меня в болото? Отдашь на съедение тарну? Или посадишь как приманку в ловушку для слинов?

Я рассмеялся, и она в замешательстве посмотрела на меня.

Ну, так что же? - спросила она.

Ты дала мне много пищи для размышлений, - ответил я.

Что же ты со мной все-таки сделаешь?

Я просто освобожу тебя.

Она отшатнулась назад. В ее голубых глазах застыло удивление, которое сменилось слезами. Плечи затряслись от рыданий.

Я обнял ее и, к моему удивлению та, что носила золотую маску татрикс Тарны, припала к моей груди и зарыдала.

Нет, - всхлипывала она, - теперь я имею ценность только в качестве рабыни.

Это неправда. Помнишь, как ты запретила своему слуге бить меня, как сказала, что трудно быть первой в Тарне? Помнишь, как ты смотрела на поле желтых цветов, а я был так туп, что не заговорил с тобой?

Она оставалась в моих объятиях и затем медленно подняла полные слез глаза.

Ты хочешь вернуть меня в Тарну? Зачем?

Чтобы освободить моих друзей.

А не ради богатства? - спросила она.

Она отступила назад.

Разве я не красива.

Я посмотрел на нее.

Ты очень красива. Ты так прекрасна, что тысячи воинов отдали бы жизни, чтобы только взглянуть на твое лицо. Ради твоей прихоти они пошли бы на все.

Разве я не могу понравиться… животному?

Любой мужчина счел бы за великое счастье иметь тебя подле себя.

И тем не менее, воин, ты не хочешь оставить меня у себя.

Я молчал.

Почему ты хочешь расстаться со мной?

Странно было слышать эти слова из уст девушки, которая была когда-то татрикс Тарны.

Я люблю Талену, дочь Марленуса, который был когда-то убаром Ара.

Мужчина может иметь много рабынь, - фыркнула она, - я уверена, что в твоем доме, где бы он не был, есть много прекрасных девушек, на ошейниках которых твое имя.

Ты очень странный…

Я пожал плечами, не зная, как лучше объяснить ей.

Ты не хочешь меня?

Видеть тебя - значит хотеть.

Тогда возьми меня, я твоя.

Я опустил глаза и сказал:

Я не могу это сделать.

Животные глупы, - выкрикнула она и бросилась к стене палатки. Она сорвала шелк и зарылась в него лицом. Затем повернулась, сжимая ткань в руках. В ее глазах сверкали слезы - слезы ярости.

Ты вернешь меня в Тарну, - сказала она. Это звучало как приказ.

Только ради моих друзей.

Это для тебя дело чести.

Возможно, - согласился я.

Я ненавижу твою честь, - крикнула она.

Есть вещи более важные, чем красота женщины.

Я ненавижу тебя.

Мне очень жаль.

Лара печально рассмеялась и села у стены, положив подбородок на колени.

Ты знаешь, что я не могу ненавидеть тебя, - сказала она.

Но я… ненавижу тебя. Ненавидела, когда была татрикс, и сейчас продолжаю ненавидеть.

Я молчал, так как знал, что она говорит правду. Я чувствовал, что ее раздирает буря самых противоречивых эмоций.

А знаешь ли ты, воин, - спросила она грустно, - почему я, всего лишь жалкая рабыня, ненавижу тебя?

Потому, что когда я увидела тебя, то сразу узнала, так как видела в тысячах снов.

Она тихо рассказывала, устремив глаза куда-то вдаль.

Во сне я видела себя сидящей во дворце среди дворни и воинов. И вдруг стеклянная крыша разбивается и влетает громадный тарн, с огромным воином на спине. Воин разгоняет всех солдат, хватает меня и привязывает к седлу тарна. А затем уносит меня в свой город, и там я, гордая татрикс, становлюсь его рабыней.

Не бойся этого сна, - сказал я.

И потом, - как во сне продолжала Лара, сверкая глазами, - он вешает колокольчики мне на ноги, одевает в прозрачные шелка. У меня нет выбора. Я должна во всем повиноваться ему. И когда у меня нет уже сил танцевать, он кладет меня на постель и овладевает мною.

Это жестокий сон.

Она рассмеялась. Ее лицо порозовело от смущения.

Нет, - возразила она, - это не жестокий, а приятный сон.

Я не понимаю.

В его объятиях я познала то, что мне не могла дать Тарна. Я ощутила жар страсти, увидела горы и цветы, услышала крик дикого тарна, почувствовала прикосновение когтей ларла. Впервые я познала наслаждение, ощутила прикосновение чужого тела, посмотрела в чьи-то глаза. И тогда я поняла, что я - всего-лишь живое существо, такое же, как он, ничуть не лучше. И я любила его!

Я промолчал.

И я бы не отдала ошейник с его именем за все золото и драгоценности мира.

Но ты же не была свободна!

А в Тарне я была свободна?

Конечно, - продолжала она, - я гнала от себя эти сны. Как могла я, татрикс, предаваться постыдным наслаждениям в объятиях животного? - Она улыбнулась. - А когда я увидела тебя, воин, я решила, что ты пришел из моих снов. И я возненавидела тебя, решила уничтожить, ведь ты угрожал тому, ради чего я жила. Я одновременно ненавидела, боялась и желала тебя!

Я удивленно посмотрел на нее.

Да. Я желала тебя, - она опустила голову и голос стал едва различим. - Хотя я была татрикс Тарны, но мне хотелось лежать на ковре у твоих ног. Я хотела быть связанной желтыми шнурами.

Тут я вспомнил, что она уже говорила о ковре и шнурах, когда была вне себя от гнева и готова была избить меня до смерти.

А что это за ковер и желтые шнуры? - поинтересовался я.

И Лара, бывшая татрикс Тарны, рассказала мне любопытную историю о своем городе. Когда-то давно Тарна ничем не отличалась от других городов Гора, где женщины имели очень ограниченные права. И тогда существовал ритуал Покорности, когда женщину связывали желтыми шнурами и клали на алый ковер. Желтые шнуры символизировали желтые цветы, которые ассоциировались с женской красотой и любовью. Алый цвет олицетворял кровь и страсть.

Тот, кто похищал девушку, должен был упереть меч ей в грудь и произнести ритуальную фразу. После этих слов свободная женщина становилась рабыней.

Плачь, свободная девушка, Вспомни свою гордость и плачь.

Вспомни свой беззаботный смех Вспомни, что ты была моим врагом и плачь.

Теперь ты моя пленница и стоишь передо мною.

Скоро ты ляжешь передо мной.

Я свяжу тебя желтыми шнурами, Положу на алый ковер.

И по законам Тарны я говорю тебе:

«Помни, ты была свободна, Знай, что теперь ты рабыня».

Плачь, рабыня.

И затем похититель развязывает ноги девушки и заканчивает ритуал, утверждая свое господство над ней. Когда девушка поднимается с ковра, она уже понимает, что стала рабыней.

Постепенно этот дикий ритуал потерял свой смысл и женщины Тарны обрели гораздо больше прав. Своей мягкостью и женственностью они показали мужчинам, что тоже заслуживают уважения. И постепенно этот обычай стал отмирать, так как кому хочется унижать человека, который дарит тебе любовь и наслаждение.

Таким образом, положение женщины становилось все менее зависимым. С одной стороны они должны были подчиняться, а с другой - сумели завоевать уважение. Такое шаткое состояние не могло продолжаться долго и постепенно, благодаря своему влиянию на мужчин, женщины Тарны улучшили и упрочили свое положение в обществе. Этому способствовало и то, что они воспитывали в детях чувство уважения к женщинам, да и социальное устройство, в частности закон о преимущественном наследовании, тоже способствовали возвышению женщин.

Постепенно они приобрели главенствующее положение, оттесняя мужчин на второй план. И вот, как это не парадоксально, но в Тарне, изолированной от других городов, установился практически матриархат, узы которого были гораздо крепче рабских цепей, так как они были невидимы и существовали в виде законов, обычаев и традиций, умело насаждаемых женщинами.

И эта ситуация сохранялась в течении многих поколений. Нельзя было сказать, что положение было намного хуже, чем в других городах, где правили мужчины. Там хватало своих недостатков. А в Тарне мужчины привыкли считать себя низшими существами, почти животными. В них было полностью раздавлено чувство гордости и собственного достоинства. Но самое странное было в том, что женщины не были довольны существующим положением. Хотя они презирали мужчин и наслаждались своим господством, они потеряли уважение к себе. Презирать своих мужчин - все равно что презирать самих себя.

Я часто размышлял о том, может ли мужчина зваться мужчиной, если он не может подчинить женщину, а также может ли женщина называться женщиной, если она не может подчиниться мужчине. Я думал, как долго законы природы могут нарушаться в Тарне. Если, конечно, таковые существуют. Я чувствовал, что мужчины Тарны жаждут сорвать маски с женщин и подозревал, что женщины втайне хотят того же. Я знал, что если в городе произойдет переворот, то женщины еще долго будут объектом унижений, возможно даже несколько поколений. Но если переворот произойдет, то он будет радикальным. Возможно даже вернуться времена желтых шнуров и алого ковра.

К моему удивлению, Лара встала на колени и покорно опустила голову.

Тарго протиснулся в палатку, держа в руках какой-то узел. Я ободряюще кивнул девушке.

Ну, господин, она быстро усвоила твои уроки, - он улыбнулся. - Я вычеркнул ее из своих списков - она твоя. - Он вложил узел мне в руки. Это был сложенный камиск вместе с ошейником. - Это тебе подарок от меня, - сказал Тарго, - за него не нужно платить.

Я улыбнулся скупости торговца. Он не дал полного набора одежды рабыни, да и камиск не был новым.

Затем торговец вынул из кармана два желтых шнура, около 18 дюймов длиной в каждом.

По голубому шлему я понял, что ты из Тарны.

Нет, я не из Тарны.

О, значит я ошибся, - сказал Тарго и швырнул шнуры на ковер перед Ларой.

У меня нет сейчас лишних кнутов, - сказал он, печально пожав плечами, - но твой пояс заменит его без труда.

Разумеется, - сказал я, отдавая ему обратно камиск и ошейник.

Тарго был озадачен.

Принеси ей одежду свободной женщины, - сказал я.

Рот торговца широко раскрылся.

Ты уверен в этом? - спросил он, посмотрев на тахту.

Я рассмеялся, развернул маленького помощника вокруг и, взяв за ворот, понес к выходу из палатки.

Когда я его вытолкнул, он тут же повернулся ко мне, звеня серьгами, и поглядел на меня, как на лишившегося рассудка.

Может, господин ошибается? - спросил он.

Возможно, - признал я.

Неужели ты думаешь, что в караване работорговца есть одежда свободной женщины?

Я рассмеялся. Тарго тоже улыбнулся и, не говоря больше ни слова, исчез.

Я подумал, сколько же свободных женщин обменяли свою одежду на камиск в этом караване.

Вскоре вернулся Тарго с узлом одежды. Он, отдуваясь, бросил его на ковер.

Возьми, господин, - сказал он и пошел прочь, качая головой.

Я улыбнулся и посмотрел на Лару.

Девушка поднялась на ноги и, к моему полному удивлению, подошла к пологу на входе в палатку и крепко завязала его.

Затем, не дыша, подошла ко мне.

Она была прекрасна в свете ламп на ярком фоне палатки.

Она подняла желтые шнуры и держа их в руках опустилась передо мной на колени.

Но я ведь хочу освободить тебя, - сказал я жалобно.

Она протягивала мне эти шнуры, умоляюще глядя своими блестящими глазами.

Я не из Тарны, - сказал я.

Но я из Тарны.

Я смотрел на нее, стоящую на коленях на алом ковре.

Я хочу освободить тебя.

Я еще не свободна.

Я молчал.

Пожалуйста, - молила она, - сделай это, господин. - И Лара, которая была когда-то гордой татрикс, согласно древнему обычаю своего города, стала моей рабыней - и одновременно свободной женщиной.

Это небывалое по своей жестокости преступление, которое раскрылось в ноябре прошлого года, потрясло всех.

Мать обо всем знала

А началось все с того, что 27 ноября 2013 года в местное отделение полиции поступило заявление от 17-летней жительницы Брюховецкого района о смерти ее дочери, которой едва исполнилось полтора годика.

Уже на следующий день по факту смерти ребенка следственными органами СК России по Краснодарскому краю было возбуждено уголовное дело. Следователь сразу назначил проведение судебно-медицинской экспертизы, которая и установила, что ребенок, говоря языком протокола, погиб в результате совершения над ним насильственных действий сексуального характера. По мере продвижения расследования выяснялись просто шокирующие детали этой, леденящей душу, истории. Стало известно, что малышка стала жертвой 27-летнего бой-френда юной матери девочки. А что самое страшное — горе-мамаша знала о том кошмаре, что происходит в ее доме. О тех издевательствах, который учинил над ее малышкой маньяк. Но постаралась сделать все, чтобы изувер избежал наказания.

Какими мотивами она руководствовалась? Была до беспамятства влюблена в своего сожителя, боялась его или просто была инфантильна и юна? Но, как вы понимаете, ни одна из этих причин причин, не может служить оправданием столь нечеловеческого поступка в отношении своего крошечного и беззащитного ребенка. Во всяком случае, выяснив, что ее малышка изнасилована и находится в тяжелом состоянии, женщина не помчалась тут же в ближайшее отделение полиции, чтобы стражи порядка немедленно схватили подонка, искалечившего ее ребенка, и тут же упекли за решетку, как существо опасное для людей.

Врачи ничего не заметили

Мало того, когда девочка была наконец доставлена в местную больницу, врачи не заметили ничего страшного и отпустили мать с ребенком домой. По сути, отпустили умирать…

Убивает тот факт, что горе-мамаша сама ни о чем врачу не сказала. И после этого неудачного визита к больницу, так больше и не попыталась спасти своего единственного ребенка и малышка просто скончалась от увечий. В связи с этим, как сообщают правоохранители, в отношении 17-летней жительницы Брюховецкого района было возбуждено уголовное дело по признакам преступления, предусмотренных ст. 125 УК РФ (оставление в опасности), ст. 316 УК РФ (заранее не обещанное укрывательство особо тяжкого преступления). Кроме того, возбуждено уголовное дело в отношении врача Брюховецкой центральной районной больницы, подозреваемой в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст. 293 УК РФ (халатность, повлекшая смерть человека).

Так называемому гражданскому мужу девушки-подростка инкриминировали два преступления, предусмотренных п. «б» ч. 2 ст. 132 УК РФ (насильственные действия сексуального характера, совершенные в отношении лица, не достигшего четырнадцатилетнего возраста), а также по п. «в» ч. 2 ст. 105 УК РФ (убийство малолетнего лица).

По версии следователей, отморозок издевался над крошечным ребенком не один раз. Для него это стало привычным делом. Мало того, в суде было установлено, что подсудимый и до этого, еще в 2010 году, надругался над двухлетней девочкой, дочкой другой свой любовницы. Он же в 2013 году надругался, а затем убил годовалую девочку. Опасный маньяк мог и дальше продолжать свое грязное дело, если бы не смерть малышки.

Поражает, с какой легкостью некоторые юные особы мало того, что завязывают отношения неизвестно с кем, но еще и подпускают первых встречных к своим детям.

Гособвинение требует пожизненного заключения для нелюдя, с отбыванием наказания в колонии строгого режима. В этом случае приходится жалеть, что у нас в стране отменили смертную казнь. Потому что любое наказание для такого зверя может показаться недостаточным…

Оглашение приговора суда, как уже сообщала «СП"-ЮГ состоится сегодня, 25 ноября.

В России действует горячая линия «Сдай педофила», ее телефон:

8 800 250 98 96

Звонки принимаются и регистрируются в круглосуточном режиме. Звонок из любой точки Российской Федерации с городских и мобильных телефонов бесплатный. Все сообщения регистрируются и проверяются сотрудниками Мониторингового центра.

Предыдущая статья: Что нельзя делать в Великий пост? Следующая статья: Приемы нлп в любви примеры фраз